Он вышел из дома. Несмотря на холод, в воздухе уже была весна, он это ощущал всем телом. Двор тут был какой-то странный — не широкий спереди и узкий за домом, дом словно стоял в центре ровного прямоугольника… интересно, откуда Федор? Где так строят?.. Леха отправился в обход дома, просто посмотреть, действительно ли так, как кажется… и замер.

Задняя стена дома была глухой, если не считать какой-то дверки на самом верху, к стене была прислонена ладная, ровная деревянная лестница… Чердак или… сеновал?

Дурак ты. У Федьки нет скотины — на хер ему сеновал?

Сразу же вслед за тем, как Леха подумал об этом, из сарайчика, возле которого он стоял, послышался топот и фырканье. Лошадь. Коровы же не фыркают? Или… а кто их знает…

Леха решительно полез по лестнице вверх, и в нос ему ударил сладковатый аромат слежавшегося сена, а глаза беспомощно расширились в пыльной темноте… Леха скорчился, пролезая в дверку, и сразу потерял равновесие — ноги попали во что-то мягкое и довольно скользкое…

Темнота захихикала колькиным голосом. Глюки, сказал Леха вслух.

— Смотрите, у Степашкина глюки, — глумливо откликнулась темнота, опять же коляновым голосом.

— Бля! Ты совсем охерел, — булькнул Леха, ползая в сене.

— Смотрите, Степашкин ползет… ай бля, урод, не тычь мне в морду, да?..

— Колян… — пробубнил Леха, валясь на что-то теплое, мосластое и гнусно гогочущее, — это ты, да?..

— Нет, дедушка Вениамин. А что?..

— Экстремал ебаный…

— Сам дурак.

Лехина рука — безо всякого контроля мозгов — ерзала, почти ломая ногти о тугую пуговицу на колькиных камуфляжных портках. Колян ржал как дурак, как-то глухо — наверное, зажимал себе рот ладонью, чтоб не слышали внизу, пока Леха стягивал с него штаны, чихая от роящейся в потревоженном воздухе сенной пыли…

Леха весь стал одною рукой — той, что только что тянула и дергала жесткое неподдающееся тряпье, а теперь тонула в тепле, дрожа гладила нежную кожу и безо всяких полезла в короткую курчавую поросль, где было много чего очень классного, во всяком случае Леха находил это классным — ощущать, как колянов член откликается на его горячие приветствия.

— Подожди, — сказал Колян сдавленно, — я не так хочу.

Он возился, Леха не понимал, чего он возится, ждал, пока не обнаружил, что тело Коляна тускло, почти невидимо мерцает в темноте… Колька снял всю одежду и сейчас бурчал, что сено колется, а потом рванул лехин ремень, ловко расстегнул пуговицу, потянул… Леха даже задницу приподнял, чтоб Кольке было удобней стащить с него штаны, и Колька стянул их до колен. После этого Леха тоже понял, что сено колется, и весьма, но забыл об этом сразу же после того, как Колян насел на него сверху, вот так взял и сел на его член. Вышло мягко и туго, Леха тихо взвыл и протянул руки, поддерживая Коляна где-то под коленками.

— Соревнование по прыжкам на хуй, — заявил Колян, — окончилось нашей побе… не дергайся так, бля… победой.

Потом было что-то. Или нечто. Или Леха не знал что. Так они еще не пробовали. Колян, упираясь руками в сено, двигался на нем сам, Леха иногда, не в силах просто лежать и терпеть, поддавал вверх, Колян вскрикивал, подскакивал, долго это продолжаться не могло, конечно, Леха прикусил губу до синевы, он чувствовал, что его член, на котором жарко и тяжело вертелся Колян, долго не выдержит… а Колян сказал потом, что чувствовал себя, как почти готовая шаурма на вертеле… а потом Леха, ощущая себя фонтанчиком, кончил куда-то туда, вверх, в Коляна, и почувствовал, что из Кольки тоже льется ему на живот. Леха сам не знал, что и зачем делает, знал, что не захочет вспоминать об этом, — но положил руку на свой мокрый живот и от души размазал по себе колькину сперму, и сразу после этого Колька почему-то упал на него сверху, целовал, как ненормальный — действительно, как слюнявый дебил, у Лехи вся рожа была в его слюне, все губы… и он слизывал колькину слюну языком, там, где мог достать, и пыхтел, как счастливый медведь.

Потом они лежали рядом, неизвестно сколько, то и дело тянули руки друг к другу, словно проверяя, не исчез ли другой, не провалился ли, голый и счастливый, вниз к Федьке с Гошкой. Первым издал осмысленный звук Леха.

— Ббля…

— Чего? — спросил Колян.

— Сено в жопу лезет… однако.

— Особенности национального секса, — откликнулся Колян.



Обалдевший от секса Бобровский даже намеревался спуститься с сеновала одновременно с Лехой, на что Степашкин вовремя заметил, что это не лестница во Дворце Съездов, и, кряхтя, полез вниз.



Гоша давно уже был Серым — так он не чувствовал опьянения и просыпался утром без последствий. Федор уже спал. Серый лежал во дворе, меланхолично глядя расфокусированным звериным взглядом перед собой. В зверином облике уши его становились чуткими, и он на свой волчий лад усмехнулся, когда услышал из-за дома душераздирающий сип:

— Не уползай, Лешенька… я тебе ребеночка рожу! — и придушенный взрыв ржанья. Потом что-то неловко сверзилось с лестницы и заматерилось. Через минуту еще одно «что-то» плюхнулось рядом с первым. А потом раздались скрипы и шорохи.

«Через забор поломились», — подумал Серый. И зевнул.